Вернемся на сто лет назад, к началу прошлого столетия и посмотрим, что же представляло собой в то время урочище Каргалы, расположенное на выходе реки Узун-Каргалы из предгорий Заилийского Алатау.

Все так же стояли величественные горы, все так же бурлила горная речка… Но речка была более полноводна, она несла свои воды до самой реки Или. Её весенние разливы очень могучи, она постаралась натаскать огромных валунов до самого моста на дороге Верный – Пишпек. Русло речки довольно широкое, а по берегам, в сторону гор, тянутся многочисленные овечьи тропы. Согласно шежире (летописи), на правом (восточном) берегу речки расположены земли рода Дулат (его ветви Жаныс, Сихим, Ботпай, Шымыр, позже в него вошли роды Жайлмыс, Шапрашты, Шанклы и Оракты). Самые многочисленные в роде Дулат – люди Жаныс. На левом (западном) берегу – земли рода Айкым из Шапрашты, его ветвей Коныр, Кайдаула и Калкаман. Народное предание гласит: когда-то, в седой древности, храбрый джигит Калкаман покинул свой народ, живший в горах Чингиза, и приехал в эти края. Дулатцы дали ему пристанище, женили и отвели большой участок на берегу Каргалы. Потомки джигита и стали называться калкаманами , По левую сторону Каргалы, протекает еще одна речка – Майбулак (младший брат Каргалы). Она значительно уступает Каргалы: и русло уже, и протяженность поменьше.Начало берет на Сарыбай-соре, что у подножья знаменитого Кок-Тюбе (Май-Тюбе?),

впадает в р. Узун-Агач. Русло Майбулака подобно стволу дерева разветвляется множеством родников. Они рождаются из под земли и тоненькими струйками стекают в реку.

На Майбулаке расположен главный аул рода Айкым во главе с волостным правителем.На западном берегу Каргалы, у самых гор, в месте впадения в нее родника Бакканбулак Три больших камня – три стены,вместо двери - большой проем. Крыша плоская, квадратная. Пройдя полутемные сени, попадаем в единственную, но довольно просторную комнату с маленьким окном, затянутым очищенным бараньим желудком. Пол земляной, застелен кошмой и домотканым ковром. Полумрак, пахнет сыростью… Так выглядело урочище Каргалы в далеком 1907 году…

Рождение фабрики, основание Фабричного.

Именно здесь, верненский купец Сергей Григорьевич Шахворостов, в доле со своим зятем Федором Пестовым, задумали построить суконную фабрику. Выбор места не случаен: для производства сукна прежде всего нужна шерсть и обилие чистой воды. И того, и другого здесь предостаточно, да плюс дешевая рабочая сила – батраки из окрестных аулов, привлеченные возможностью хоть что-то заработать. Если бай давал батраку за год работы одного жеребенка стригунка и двух баранов (около 10 – 12 рублей), то Шахворостов за неквалифицированные (земляные) работы обещал платить 8-10 рублей в месяц. Пуд бараньей шерсти обходился Шахворостову по полтора рубля, один килограмм козьего пуха и верблюжьей шерсти – по 25 копеек, причем шерсть везли сами чабаны, перегоняя весной отары овец на джайляу Ушконыра и Улькенсаза. Деньги их интересовали мало, в основном они меняли её на чай, сахар, мыло, мануфактуру и другие «колониальные» товары. Скота в округе было великое множество, тысячные отары овец, принадлежащие местным баям, весной и осенью проходили туда и обратно через урочище Каргалы на джайляу и в пески Кароя и Бозоя. На окрестных горах и сейчас можно видеть фрагменты былых скотопрогонных трактов. Все составляющие будущего прибыльного дела сконцентрированы здесь. Остается приобрести землю под задуманную фабрику.

Землю Шахворостов получил бесплатно от её хозяина Кумисбека, сына Айкыма. Он взял над ним покровительство, принял для начала сторожем для охраны заготавливаемой шерсти (за два барана в месяц!), пообещал помочь построить новый настоящий дом. Это был декабрь 1907 года…

Весной 1908 года, началось строительство суконной фабрики. На берегу речки выстроились в ряд серые юрты нанятых на работу окрестных батраков (более 150 человек), появились палатки руководителя строительства инженера Андрея Ливенкова и «завхоза» татарина Гимади Батыршина. Есть и один русский рабочий – уроженец г. Верного - каменотес Василий Дубровин. Строительство намечено большое – фабричный корпус, водонапорный пруд с отводным каналом от основного русла речки Узун-Каргалы, жилые бараки. Люди разбиты на три бригады: одни месят глину и делают кирпич-сырец, другие очищают землю от камней и роют котлован под фабричный корпус, остальные заняты на строительстве отводного канала и пруда.

Расстояние от Верного до Каргалы – 45 верст. По грунтовой дороге на Пишпек, до моста через реку Узун-Каргалы, бесконечной вереницей тянутся нагруженные телеги и арбы, вышагивают навьюченные верблюды. На строительство фабрики ежедневно в большом количестве доставляется кирпич, доски, кровельное железо, стекло и другие необходимые стройматериалы. Потянулись из города и строительные мастеровые. Барак еще не закончен, люди живут под навесами и в шалашах. Василий Дубровин перевез из Верного свою семью – жену Марию и сыновей Григория и Василия. Пока они живут в зимовье Кумисбека, но начинают рядом с ним строить свой дом.

Отшумело лето, наступила осень. Фундамент фабричного корпуса заложен, канал давно прорыт. У его горловины образовалось чистое круглое озерцо. Заканчивается строительство барака и жилого дома, полным ходом идет заготовка топлива (таволга, ивняк, курай и даже кизяки). В Каскеленской щели рубят тяньшаньские ели и готовят из них срубы для жилых домов. Зимой Шахворостов побывал в Иваново-Вознесенске и Москве, приобрел необходимое оборудование и нанял квалифицированных мастеров суконного производства – ткачей, красильщиков и т. д.. Громоздкие грузы от железной дороги доставлялись гужевым транспортом и поступали в Каргалы черепашьими темпами. Прибыли и первые 8 мастеров и 10 квалифицированных рабочих, которых поселили в фабричном бараке. Все мое детство прошло именно в этом бараке, который один составлял всю улицу, названную потом Фабричной. Добротный барак с почти метровой толщины стенами, сложенными из сырцового кирпича, крыт железом. В двухкомнатных квартирах – деревянные полы, обязательная русская печь с большой лежанкой. На входе - деревянная веранда с кладовой для дров. Барак ориентирован с юга на север, крылечки обращены к востоку, на запад выходит по одному окну из каждой квартиры. Всего в бараке 20 квартир, именно в них и разместились прибывшие из России мастера и рабочие. Среди них: П.Бирюков, К.Бирюков, М.Георги, Т.Золин, Ш.Ефесов, Т.Ломакин, В. Федотов. Их потомки и сейчас живут в Фабричном. Наступившей весной 1909 года, были подняты стены фабрики, летом закрыта крыша. Возведены складские и служебные помещения, баня, смонтирована водяная турбина мощностью 90 л.с., оборудованы аппаратное, ткацкое, отделочное, красильное и сушильное отделения. Установили два аппарата для выработки ровницы, три сельфактора по 350 веретен и 20 ткацких станков и даже небольшую электростанцию. В результате, в сентябре 1909 года, Каргалинская суконная фабрика –первая суконная фабрика в Казахстане – была готова к пуску. 25 сентября 1909 года первая партия шерсти прошла мойку, прядение и поступила в ткацкий цех. Оборудование испытано, недостатки устранены, первые метры сукна ушли в красильный цех. На следующий день, выкрашенное в черный и синий цвет сукно, было вывешено на солнце для просушки. Фабрика начала свою работу…

Фабрика начала свою работу как среднее по российским меркам предприятие. Рассчитывали выпускать не менее 200 тысяч аршин бобрика, гладкого и фасонного сукна в год. Но многочисленные технические недоработки, допущенные при ускоренном строительстве и стремлении удешевить производство, нередко приводили к сбоям в работе. Не хватало квалифицированных кадров. Полная неграмотность бывших строителей-казахов, незнание ими русского языка, очень осложняли обучение приемам работы на ткацких и других станках. Но многие казахи проявляли большое желание овладеть как языком, так и навыками квалифицированной работы. В этом им большую помощь оказывали первые русские мастера, прибывшие еще в 1908 году по приглашению С.Шахворостова. Большинство из них быстро овладело казахским языком, что играло немаловажную роль в успешном обучении казахов. Среди первых казахов, обучившихся суконному производству, были А.Аргынбаев, К.Алмареков, К.Айкынов, И.Каскеленов, О.Илепов, Б.Картанганов, Т.Байтоутов, А.Талдыбаев, Ж.Бейсеуов и другие. К 1914 году на фабрике уже работало 196 рабочих, из них 136 были местными казахами. Квалифицированных специалистов при этом было всего 18 человек. Для ведения текущих дел владельцы фабрики содержали 8 служащих. Фабрика приносила своим владельцам большие доходы за счет дешевизны сырья, да и рабочей силы тоже. Если при строительстве и в первые годы работы фабрики С.Шахворостов откровенно заигрывал с рабочими, то теперь совершенно перестал с ними считаться. Из машин выжимали все, что можно. В производственных помещениях была ужасная теснота, сырость, цеха не вентилировались и плохо освещались. Движущиеся части механизмов не огорожены, что неизбежно приводило к высокому травматизму, а то и гибели работавших. Работали по 12-14 часов в смену, а получали за свою работу гроши, большую часть зарплаты «съедали» штрафы и налоги. Большинство рабочих-казахов проживало либо в юртах, либо в своих аулах за несколько километров от фабрики, но в поселке уже появилось 20 частных домов Питались рабочие в столовой Гимади Батыршина, которая одновременно служила и кабаком. Небольшое низкое здание с двумя окнами в зале. Вдоль стен – нары, в середине столы. Пол земляной, кругом грязь, мухи. Пищу готовят в подсобке. Почти все рабочие здесь завтракают, обедают и ужинают. Удобно, потому, что Гимади отпускает еду и водку «бесплатно». Нет денег – бери в долг, только в свою черную тетрадь Гимади не забудет записать должок, а потом вся получка перекочует к нему в карман… Фабрика почти достигла своей проектной мощности, выпустив за год 193,5 аршин сукна. Для расширения рынка сбыта в Верном была открыта мастерская по пошиву одежды с ассортиментом более 50 видов изделий, но с началом империалистической войны фабрика полностью перешла на выпуск армейского сукна. На местный рынок сукно перестало поступать. В 1915 году в Фабричном уже был свой полицейский пристав, стоявший на страже интересов своих хозяев. Неоднократно рабочие пытались бастовать, но безрезультатно, хозяева фабрики, боясь потерять свои барыши, на уступки не шли. Боясь лишиться куска хлеба, люди мирились со своим положением. 25 июня 1916 года вышел царский указ о мобилизации в армию на тыловые работы «инородческого» мужского населения Казахстана в возрасте от 19 до 43 лет. Это окончательно переполнило чашу терпения народа. И хотя Шахворостов заверял, что рабочих фабрики забирать в армию не будут, большинство рабочих-казахов бросили работу и откочевали в горы. На фабрике осталось 20-30 русских рабочих, которые при всем желании просто не могли запустить фабрику. В урочище Ушконыр организовался повстанческий отряд Бекболата, куда влилась и часть рабочих суконной фабрики. Бойцы отряда были вооружены охотничьими ружьями, пиками, холодным оружием . Восстание охватило все Семиречье, в крае было объявлено военное положение. В августе отряд Бекболата был разгромлен карателями. Так закончился всплеск народного гнева в урочище Каргалы. Фабрика снова начала работать…

Начались работы по воплощению этого плана в жизнь. Была построена гидроэлектростанция мощностью 700 квт, с плотиной и двухкилометровым двухтрубным водоводом. Она полностью удовлетворила производственные потребности предприятия и дала электроэнергию всему рабочему поселку. Достроили основной производственный корпус, где разместили ткацкое и красильное отделения, построили новую котельную, паровой гудок которой еще долгие годы извещал всю округу о начале рабочих смен. Было возведено более 20 просторных и удобных 3-4х квартирных, жилых домов и двухэтажная деревянная "малосемейка", в поселке появился водопровод и канализация. К 1940 году на расширение цехов и приобретение нового оборудования было затрачено 6,7 миллиона рублей. В коллектив вернулось большинство рабочих, ушедших с фабрики. Общее количество работников фабрики перевалило за 500 человек, значительно увеличилось число специалистов с высшим и средним образованием. В 1940 году в поселке было около полутора тысяч жителей, причем 1316 из них проживали в фабричных квартирах. Сложился основной костяк производственного коллектива, вот лишь некоторые из них: А. Джурунов, Н.Ахметов, В.Федотов, А.Алексеев, Д.Алимбаев, Ж.Бейсеуов, Дубровины,Кулькины, Сартины, Ж.Дюсебеков, А. Тлеулинов, И.Каскеленов, Н.Попенко, М.Обухов, К.Бирюков, О.Илепов, С.Стручков, Н.Тасенов, В.Устинов, Д.Мейерманов, К.Токсеитов, Н.Мухамедиев, О .Нурпеисов, Ковалевы, Моисеевы, Вакулины, Донцовы, Милоградские, Есиповы, Назаренко и многие другие. Квалифицированными работницами (прядильщицами, ткачихами) становились и их жены и дочери. При фабрике, был организован подхоз, у которого было 500 га земли и 446 голов скота. В клубе поселка появилась стационарная киноустановка, началась радиофикация поселка. Весной 1940 года в поселок Фабричный из Алма-Аты переехали и мои родители – Паршин Б.Т. и Паршина А.Н. с двумя сыновьями в возрасте 4 и 1 год, старшим из которых был Паршин Г.Б.- автор этого очерка. Отец занялся оборудованием нового радиоузла, дальнейшей радиофикацией поселка и установкой новой киноаппаратуры. Жили мы в самой южной части фабричного барака, там же был и радиоузел и кинобудка. Далее, прямо в бараке, был клуб, а затем шли жилые квартиры, в которых проживали многие из перечисленных выше рабочих фабрики. При фабрике появился свой парк грузовых автомашин (Газ-АА, Зис-5) и свои шофера – Г.Квитко, Г.Головко, Б.Назаренко, Т.Халин и другие. В поселке работала большая электрическая мельница (кроме двух водяных, построенных гораздо раньше), которая обслуживала окрестные колхозы. Было широко начато индивидуальное строительство по улицам Школьная, Чапаева и Садовая. Полностью завершить программу реконструкции первой суконной фабрики Казахстана помешала начавшаяся Великая Отечественная Война.

Жаркий июль 1941 года. На площади перед конторой, где тогда не было ни одного дерева, а стоял лишь железный арочный столб с рупорным громкоговорителем, играет клубный духовой оркестр. Собралось все население поселка. Заплаканные лица женщин, детей, пытающиеся сдержать слезы мужчины… Идет отправка односельчан на фронт, откуда многие уже никогда не вернулись в родной поселок, а многие вернулись инвалидами. Те, кто выжил в этой бойне, попали домой лишь в октябре 1945 года.

До войны фабрика выпускала бобрик, шевиот, тонкое сукно и суконные одеяла. С началом войны потребовалась коренная перестройка производства на выпуск серошинельного сукна. Большинство квалифицированных рабочих и мастеров ушли на фронт, их места у станков заняли их жены и подростки. Даже среди сменных поммастеров и мастеров оставался один мужчина – Григорий Дубровин, да и тот без одной руки. Мою маму, домохозяйку (на руках полуторагодовалый сын), вызвали в фабком. Разговор короткий: видела как Борис (мой отец) включал радиоузел и «крутил» кино? Вот и давай, действуй, больше некому! И мама всю войну одна, работала и киномехаником и радистом, сама лазила по столбам, ремонтируя радиолинии и проводя новые радиоточки, сама «крутила» кино, сама ездила за кинофильмами в Алма-Ату на машинах груженных шинельным сукном как сеном, сама выращивала огороды и воспитывала детей. И так жили все фронтовички.

С осени 1941 года, из западных районов начали прибывать эшелоны с оборудованием эвакуированных предприятий. Оборудование Сумской и Октябрьской (г.Псков) суконных фабрик поступило в Фабричный. Наша фабрика пополнилась девятью сельфакторами и 80-ю ткацкими станками. В коллектив влилось 246 прибывших рабочих, техников и инженеров. С прибытием эвакуированного оборудования и людей возникла масса трудностей: оборудование пришло разукомплектованным, а людей надо было обеспечить жильем и питанием. Не нарушая производственного цикла, специалисты фабрики монтировали привезенное оборудование. Срочно были пристроены красильно-аппаратное и приготовительное отделения, механический цех. Из-за нехватки помещений даже закрыли ФЗУ. Недостающие части изготавливали в мехмастерских и на кузне, проявляя удивительную находчивость и смекалку (К.Бирюков, С.Герасюк, Ф.Толстолытко, Т.Качигин). Не пригодное электрооборудование ремонтировалось уникальным мастером своего дела М.М.Фликоп.

Было построено несколько каркасно-камышитовых жилых бараков (два на ул. Подгорная, на ул. Горького, Советской и за тополевой рощей.), столовая, металлический мост через речку. Эвакуированных подселяли в имеющиеся квартиры, строя всевозможные фанерные перегородки, в частные дома, оборудовали под жилье несколько складских помещений. И все равно, всю войну, да и многие послевоенные годы, теснота везде была ужасная.Не хватало стройматериалов и рабочие фабрики в лютые морозы заготавливали лес в Каскеленской Щели. Было организовано производство своего кирпича, запущена своя пилорама. Не стало топлива – все пошли на его заготовку. По всему ущелью Узун-Каргалы рубили урючины, яблони, кустарник и даже шиповник и на быках подвозили его к котельной и пекарне. Не стало продуктов питания, снабжались только по карточкам и с огородов. Очереди за хлебом запомнились на всю жизнь. С раннего утра, мы, дети, толкались возле хлебного ларька, чтобы не прозевать когда из пекарни привезут испеченный хлеб. Чтобы не потерять свою очередь, нам на ладошках химическим карандашом писали «очередные» номера. Когда не хватало картошки, копали в горах корни эферемуса (змеинная картошка), вместо сахара – жевали корни солодки. Развлечения – асыки и дневной киносеанс за 5 копеек.

В результате освоения нового оборудования, цеха фабрики разрослись, резко увеличился объем выпускаемой продукции. В октябре 1943 года, через 34 года после ее основания, суконная фабрика была преобразована в Каргалинский суконный комбинат. В 1944 году на комбинате уже работало 11 чёсальных аппаратов и 115 ткацких станков. Возобновила свою работу и ФЗУ. В 1943 году в поселок прибыла большая партия репресированных чеченцев, ингушей, немцев и поляков. Это еще усугубило и без того трудное положение в поселке. Появилась своя спецкомендатура, где прибывшие должны были постоянно отмечаться и получать разрешение на выход за пределы поселка. Чеченцы построили несколько саманных бараков на продолжении улицы Советской, но большинство из них жило в землянках возле Майбулака и отделения ВАСХНИЛА. Руководил ими очень грамотный и толковый Юсуп Исаев и семейные старейшины, которых они слушались беспрекословно. Многие из них (особенно немцы и поляки) пошли работать на комбинат. Появилась и небольшая группа заключенных, размещенная на кирпичном заводе и занятая на строительных работах для комбината.

В январе 1944 года директором комбината становится А. Джурунов, поступивший на суконную фабрику подростком еще в 1930 году. Около 30 лет он руководил комбинатом, проявляя завидное умение жить в ладу с таким большим коллективом и при этом постоянно поднимать производство. А. Джурунов, прошедший путь от рабочего до директора, высоко ценил инициативу ветеранов и передовиков, чутко относился к запросам и нуждам людей, уделял большое внимание развитию родного поселка. Он и дома оставался простым и доступным, заботливым отцом своего многочисленного семейства. С его старшей дочерью Гульджахан, я учился с первого по десятый класс, часто бывал у них дома и знаю обо всем этом не понаслышке.

К концу 1944 года, в освобожденные районы, стали уезжать те, кто был эвакуирован. В большинстве это были квалифицированные специалисты и рабочие. В одно время уехало около 150 человек. Дело с кадрами осложнилось и только через год кадровый вопрос решился. К тому времени на комбинате работало уже более 800 человек. Предприятие становилось все более женским (70% работающих составляли женщины). К работе подключались подлечившиеся раненые фронтовики, а затем и демобилизованные воины.

Большой вклад внесли мои односельчане и в дело Победы над фашистской Германией. Более 200 работников комбината ушло на священную войну и многим не суждено было вернуться. К 50-ти летию Победы, в центре поселка, был сооружен Мемориал Памяти, где были указаны фамилии всех погибших односельчан, но современные молодые вандалы сбили все бронзовые буквы, выменяв их на бутылку водки. Теперь, ежегодно, к 9-му мая, надписи просто подновляются краской, но краска стирается, а память о павших должна оставаться вечной. Поэтому, излагая историю моего поселка, я просто обязан привести весь этот скорбный список полностью. Но, увы, пока такого списка не оказалось даже в поселковом акимате. В 1944 году в поселке проживало более 450 семей фронтовиков и все они с нетерпением ждали возвращения своих мужей, отцов, сыновей. Героически сражаясь на разных фронтах и пройдя путь от Волги до Берлина, вернулись домой победителями А.Айтбаев, Г. Койчубаев, Г. Головко, В.Голованов, В.Назаренко, З.Криштопов, Б.Паршин и многие другие. Все они сразу же приступили к мирному труду на своем родном комбинате. За самоотверженный труд в годы Великой Отечественной войны 527 работников комбината были награждены медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне в 1941-1945 гг». В 1945 году из оборудования, доставленного из Германии в счет репатриации, комбинату выделили 210 ткацких станков и много другого оборудования. По уровню технической вооруженности комбинат выдвинулся в ряд крупных текстильных предприятий страны. Комбинат продолжает расширяться. В 1946 г. сданы в эксплуатацию три новых цеха – красильный, прядильный и литейный. Литейный цех был первым настоящим цехом, перешагнувшим на восточный берег реки Узун-Каргалы, до этого там располагалась лишь примитивная лесопилка. Дальнейшее освоение этого участка происходило уже в начале 60-х годов, когда развернулось интенсивное строительство нового ткацкого и аппаратно-прядильного цехов, после чего уже сложился настоящий облик Каргалинского суконного комбината…

Давайте мысленно вернемся в послевоенный поселок Фабричный и посмотрим, каким он был в то, уже далекое сейчас, время.

Центром поселка, как и в довоенные годы, оставалась площадь перед конторой. Западнее конторы – неказистые склады «Военстроя» и столовая еще дореволюционных времен. Рядом, в деревянном особнячке, больничная амбулатория, в соседнем – аптека, вместе с проживавшей там семьей неизменной заведующей Исламовны. Чуть южнее амбулатории – 8-ми квартирный деревянный дом для ИТР (Андреевы, Новиковы, Батурины и др.). Рядом расположен парк (на его месте сейчас недостроенное здание Дома Культуры). Западнее парка еще три дома барачного типа, затем больничный сад с длинным зданием больничного стационара. Южнее, за речкой, вытекавшей из комбинатского пруда – огромный фруктовый сад подхоза комбината. И чтобы не возвращаться в этот район, упомянем еще с десяток частных домиков вдоль этой речки –улица Садовая (Киселевы, Каскеленовы, Ворогушины Мулькибаевы и др.). Ближе к комбинату, по южной границе сада, от моста начиналась еще одна улица из четырех двухквартирных домиков, в самом западном из них жили Толстолытко. На бугре восточнее моста, по дороге в горы - типичное казахское зимовье Тлеулиновых, а еще южнее – улица Подгорная, состоящая из двух бараков (Харитоновы, Светличные и др.). Под огромными глинистыми обрывами располагался крохотный кирпичный заводик. И это все в этой части поселка!

Дорога, идущая от Подгорной вниз, была нашим самым любимым местом зимнего катания на санках. Кататься туда мы ходили целыми классами, от скорости просто дух захватывало, главное чтобы «водитель», сидящий на санях первым и «обутый» в коньки сумел правильно проскочить мост! Вернемся к центру поселка. Севернее конторы начиналась улица Фабричная: первое ее здание – пекарня (потом там долго был поссовет и библиотека). Ниже располагался знаменитый фабричный барак, о котором я уже говорил ранее. В его южной части был радиоузел, кинобудка и наша квартира, а далее клуб. Ниже клуба начинались жилые квартиры работников комбината. Клуб в ту пору был центром культурной жизни всего поселка: каждые два дня – новый фильм с обязательным детским киносеансом, гастроли заезжих артистов, своя самодеятельность, духовой оркестр. По субботам и праздничным дням –танцы, для чего приходилось выносить из клуба половину стоящих там скамеек! Новый клуб на восточной окраине парка был построен уже в середине 50-х годов, тогда же в парке открылась и летняя танцплощадка.

На продолжении фабричного барака (но это уже была улица Горького) – хлебный ларек, затем еще два барака – пятый (широтный, Качигины, Шиловы и др.) и шестой (меридиональный, Шульгины, Дюсембиновы и др.). Далее к северу, на значительном удалении несколько частных домов, а ближе к трассе Алма-Ата-Фрунзе – колхозная водяная мельница.

Севернее парка, до деревянной двухэтажки («клоповника») - чистая поляна на которой паслись телята, козы и привязанные на веревки свиньи. К западу от двухэтажки начинались огороды, которые постепенно вытеснялись индивидуальными домами новых улиц – Победа и Красноармейская. На север от этого здания, за широтной речкой начиналась улица Советская: несколько 4-х квартирных домов (Головановы, Боголюбовы и др.), камышитовые и саманные бараки. Заканчивалась улица комбинатским конным двором (чуть севернее современной школы №1) и домиком Пиликидиных. Далее, до «Казенного» карагачевого сада, что шел вдоль дороги на Узун-Агач, было пусто, лишь возвышались многочисленные курганы и курганчики.

На пространстве между отводным каналом ГЭС идущим вдоль фабричного барака и основным руслом реки Узун-Каргалы, прямо у конторы было пожарное «депо», со своей парой кляч и оборудованной ручным насосом и колоколом телегой. Зато каски у пожарников были настоящие, медные, ярко блестевшие на солнце! Ниже пожарки – длинный барак, в южном торце которого была комбинатская библиотека со строжайшей Анной Васильевной и большим выбором литературы, далее с западной стороны барака шли однокомнатные квартирки (часть их затем была занята под новую пекарню), а с восточной – какие-то склады комбината. С северного торца барака, имевшего высоченное крыльцо, жили Маслацовы, а под крыльцом – тогдашняя достопримечательность поселка - Вася Ломакин, несколько тронутый, но добрый мужичек, очень любивший кино и всегда готовый таскать от почты до клуба тяжеленные железные коробки с кинофильмами. Между этим бараком и мостом через р. Узун-Каргалы был родник, за чистейшей водой которого во время весенних паводков приходил народ со всего поселка.

Основной мост через реку долго оставался деревянным, рядом с ним был еще один – пешеходный, красивой арочной формы, лежавший на огромном валуне со сбитой макушкой. Валун остался на месте, а мостик перетащили, он и сейчас лежит через канал рядом с конторой.

За дорогой была «весовая» комбината (автомобильные весы под высоченным навесом с воротами), рядом – склады химикатов в виде длинных землянок с глиняными крышами. Севернее «весовой» располагался гараж и склады комбината, последние существуют и сейчас. Территория строго охранялась «военизированной» охраной. От комбината к складам готовый товар доставлялся на телегах, потом появилась «полуторка» (ГАЗ-АА), на которой стажировались будущие комбинатские шофера. Рядом с гаражом была баня (сейчас там АТС), функционировавшая дважды в неделю: пятница –мужской день, суббота –женский. Очереди огромные, но зато пара и горячей воды вдоволь! Севернее гаража – сараи жителей ул. Фабричная, а далее пустырь до самой колхозной мельницы. И еще одна «достопримечательность» тех времен – «красильный арык», начинавшийся от главного моста и текущий на север до полей фильтрации, находящихся аж за трассой Алма-Ата – Фрунзе. В начале арыка, и зимой, и летом, вода была всегда теплая, цвет ее зависел от того в какой цвет сегодня красили сукно, вода несла остатки шерсти, а от арыка шел стойкий запах «химии». Постепенно вода охлаждается и светлеет, и ею даже поливали огороды. Вот какая была забота о чистоте окружающей среды! И вот, наконец-то, мы переходим через мост, на восточный берег реки. Сразу за мостом, в развилке дорог (где сейчас Мемориал Памяти), скверик, в котором разместилась парикмахерская с двумя мастерами. За ней – «торговый центр», Это два магазина (продуктовый и промтоварный) в здании с высоким крыльцом, и два ларька напротив - «Голубой Дунай» с необъемной продавщицей тетей Тамарой и «Хозлавка» с ее мужем, хитрым Каримжаном. Здесь же, по осени, торгуют и овощами. За магазинами, прямо в горе, овощные склады ОРСа в которых квасили капусту и хранили картошку. В качестве «охладителя» использовали лед, который заготавливали еще весной. Чуть севернее (против школы) – базар с одним рядом столов (молочные продукты, булочки, яблоки, овощи, иногда мясо). На базаре - обязательная принадлежность тех времен – китаец Вася со своей тележкой (нитки, иголки, спички, «пугачи» и прочее). Вот и вся торговая сеть того времени. От моста одна дорога уходит на юг, в сторону гор, по ней возят уголь на котельную и ездят на заправку, расположенную недалеко от ГЭСа. С этой стороны комбинат не огорожен, его границей является речка, а охраной – сторож на складе ГСМ. Этой же дорогой пользуются все, идущие в горы. По ней же перегоняют скот в ущелье реки. Дорога, как и сейчас, идет до места селезащитной плотины, но машиной можно добраться лишь до плотины ГЭС. Другая дорога, которой мы пользуемся сейчас, ведет к трассе на Алма-Ату. Вдоль нее протянулись улицы Школьная и Чапаева, застроенные частными домами. Последний поселковый дом по Чапаева – дом Яковенко, далее пустырь, территория колхоза им.Ленина. А это еще более 2-х километров до трассы! Да и сама улица Чапаева застроена не везде, на восток усадьбы не уходят за «колхозную речку». По Школьной – дома в один ряд, между улицей и трассой – огороды, а севернее современного базара большой пустырь - наше любимое место для игры в лапту и городки. Вернемся к «торговому центру». На юг от него четыре дома, образующие улицу Джамбула, в одном из них почта. Против почты еще один маленький домик. Улица упирается в дом директора, за которым начинается тополевая роща. Восточнее улицы Джамбула, на небольшом возвышении пять домов, дающих начало улице Школьной. В самом южном доме - ясли, в следующем - детский садик. Между яслями и тополевой рощей –«Ясельный бугор» – еще одно место зимних катаний на санках. На продолжении ул. Школьной наша единственная на весь поселок школа. Большие светлые классы, узкий коридор с выходящими в него топками «голландских» печей, ни водопровода, ни раздевалки, занятия в три смены. Возле школы большой фруктовый сад, огороженный глиняным дувалом. Новую школу (двухэтажную!) нам построили только в 1951 году. Тогда же, на месте огородов, был открыт стадион, простиравшийся от школы до рощи. Еще один «жилой массив» из немногих частных домишек был восточнее школы (ул. Восточная) и юго-восточнее рощи (7-й барак, дом Прокопенко). Улица Фурманова (сейчас Красина) проходила вдоль восточного берега «колхозной речки», начинаясь от маленького водораздела. Самым южным был дом, где во время войны жил мой дед (потом там до отъезда в Германию жили Эйсфельды). Далее была усадьба Ковалевых, Потаповых, чуть восточнее – Контаревых. На повороте дороги на ВАСХНИЛ - зимовье Асылбековых, севернее дом Бочаровых. Междуречье от дома Прокопенко к югу было свободным. Там мы проводили большую часть знойного лета, купаясь в речке возле известного камня «верблюд», играя в футбол, чехарду и другие игры. Водопровода в поселке не было, зато была разветвленная сеть речек и отходящих от них арыков. Через поселок, кроме основной реки Узун-Каргалы проходило еще четыре полноводных речки: «васхниловская», «колхозная», «фабричная» и «садовая», от которых отходило множество магистральных арыков. Еще одна речка начиналась в районе современного базара и протекала до колхозной мельницы. Сейчас, большинство из них, или упрятаны в трубы, или просто засыпаны. Вот таким был поселок Фабричный в начале 50-х годов…

В нашем райцентре, селе Узын-Агач, на возвышающейся над селом сопке, всегда стоял высокий белый обелиск. Он виден со всей округи, виден он из Фабричного. С детства этот памятник будоражил наше воображение, вызывал желание узнать касающиеся его подробности. Но ни старожилы, ни учитель истории толком ничего не могли нам объяснить. Говорили лишь, что это памятник генералу Колпаковскому, завоевателю здешнего края и поставлен он в честь какой-то битвы. Когда-то на его вершине находился чугунный двуглавый орел, символ самодержавия, который в тридцатые годы был «стащен оттуда трактором». Вот и все, что мы тогда знали. Попробуем прояснить детали. !859 год. Уже основано укрепление Верное, но к западу от него все еще казахи и киргизы стонут под гнетом кокандского Каганатшаха. Главными опорными пунктами кокандцев в этом районе были крепости Пишпек и Токмак. Далее к западу, в Чуйской долине, Аулиетасском, Чимкентском районах, в Каратау и Туркестане кочевали казахи Большой орды, формально принявшие подданство России, но находившиеся под властью кокандского хана. Между укрепленными фортами Перовский (Кызыл-Орда) и Верный оставался открытый промежуток на пространстве более 900 верст. Это были обширные ворота, через которые кокандцы и подвластные им казахи могли во всякое время и безнаказанно проникать внутрь казахстанских степей, постоянно грабя аулы и угоняя людей и скот. Естественным средством обеспечения казахской степи от вторжения грабительских шаек с юга являлось соединение оконечностей Сырдарьинской и Сибирской сторожевых линий, что позволяло замкнуть всю южную границу. В то время должность начальника Алатавского округа и пристава Большой орды исполнял майор Герасим Алексеевич Колпаковский. Герасим Колпаковский в юности «шесть лет тянул солдатскую лямку и первый офицерский чин добыл себе на погибельном Кавказе». Это был умный, справедливый и весьма деятельный служака. Колпаковский начал исподволь готовить наступление на запад, в сторону Токмака и Пишпека. С этой целью он выдвинул впереди Верного новый пикет на Каскелене, возведя укрепление на месте кокандской крепости Таучубек, уничтоженной отрядом Ивана Карбышева девять лет назад (Уточнить, этот не то место!) Возле пикета возник Каскеленский выселок (Любавино?). Каскеленский пикет был прикрыт небольшим редутом, где разместилось сорок сибирских казаков. На их обязанности лежало наблюдение за дорогой к Токмаку и Пишпеку. Чтобы продвинуться еще на запад, потребовалось устроить Узун-Агачский пост с редутом при нем, что и было сделано. Следующим укрепленным пунктом должен был стать Кастек, расположенный на дороге, ведущей на Иссык-Куль и в верховья реки Чу. Одновременно требовалось выяснить каковы силы кокандцев в Токмаке и Пишпеке, насколько прочно их положение и на чьей стороне может выступить киргизское население. Эта задача была возложена на отряд, возглавляемый военным топографом штабс-капитаном Михаилом Венюковым. Его отряд состоял из шестисот пятидесяти человек с обозом в семьдесят подвод и верблюжьего каравана. Впереди шла полусотня казаков с двумя полевыми орудиями. За передовым отрядом шла рота пехоты, двигался второй конный строй. Между этими рядами находились «ракетчики» со своими станками, а за ними – обоз, замкнутый внутри живого четырехугольника. Последнюю сторону квадрата составляли стрелки и два горных орудия. Двигаться необходимо было скрытно, только ночью, днем укрываться в оврагах и ущельях. Выйдя из Верного и миновав Каскеленское ущелье, отряд стал двигаться по оврагам. Здесь к нему примкнули прославленные казахские батыры, дружившие с русскими, начиная с 1849 года и хорошо знавшие первых устроителей этого края (Абакумова, Карбышева, Гутковского, Хоментовского ). Среди казахских батыров были: Суранши-батыр (Суранши Хакимбеков из рода шапрашты), Дикимбай (дулат), Кожагул Байсеркин, Шоян Толыбаев, Сарыбай Айдосов. Г.А. Колпаковский отмечал, что Суранши-батыр так воспитал своих джигитов, что их можно было сравнить с кадровыми военными. Вскоре отряд достиг подножья горы Суек-тюбе. К северу от этой холодной горы было выбрано место для закладки укрепления Кастек или Бургунь. Этот пункт отстоял от Верного на восемьдесят верст к западу. К югу от места застройки находился перевал Кастек и одноименная река. Оставив часть людей и обоз в Кастеке, отряд Венюкова двинулся дальше, к ручью Биш-майлак, с тем чтобы выйти на реку Каракунуз откуда уже виден Токмак. 26 мая 1859 года отряд перевалил через хребет и пройдя 47 верст по отрогам, ущельям и лощинам, вышел к реке Чу. Появление русского отряда в Чуйской долине так напугало кокандцев, что они наглухо затворились в стенах Токмака и Пишпека. Основание укрепления Кастек повергло кокандского наместника в шок. Киргизы, кочевавшие в окрестностях Токмака и Пишпека, полностью поддерживали русских и даже просили их разрушить ближние кокандские крепости. Но русским было строго запрещено предпринимать какие- либо наступательные действия. Обследовав долину реки Чу, отряд вернулся в Кастек и затем в Верный. В Кастеке осталось 120 человек. Во время похода на Чу Михаил Венюков подробно описал путь от Верного до Пишпека, дорогу от Токмака на Кастек, сделал несколько определений высот, изучал быт киргизов. Правители Коканда не могли мириться с потерей своего влияния в Семиречье. Весной 1860 года, правитель Кокандского ханства Худояр-хан двинул свои войска в пределы Семиречья. Верный и другие поселения оказались под угрозой. Кокандцы осадили Кастекское и Илийское укрепления. Для их защиты из Верного выступил отряд подполковника Циммермана, который, постепенно тесня кокандцев, 28 августа 1860 года взял Пишпек, а затем и Токмак. Взорвав укрепления, отряд Циммермана вернулся в Верный. Собрав еще более внушительную армию (около 40 тысяч человек) Худояр-хан снова двинулся на Кастек. В составе кокандского воинства было собственно кокандских войск (пехоты и кавалерии) – около 20 тысяч, остальные были казахи и киргизы. Узнав о походе кокандцев, подполковник Г.Колпаковский выдвинул свой отряд из Верного к пограничной крепости Кастек и стал ждать. В составе кокандского войска были сыновья известного казахского хана Кенесары Касымова – султаны Тайчик, Садык и Ахмет со своими сарбазами. Вот как описывает дальнейшие события их участник султан Ахмет Касымов. Худояр-хан, пройдя со своим многочисленным войском перевал Кастекский и местность Ыргайты-Кайынды, отправил отряд, состояший из казахов и киргизов под руководством султанов к Узун-Агачу с приказом взять его и не подпускать никого к Кастеку. В Узун-Агаче была рота пехоты, сотня казаков и две пушки. Стычки продолжались три дня. В ночь на четвертые сутки русские отодвинулись от Кастека и подошли ближе к Узун-Агачу. На рассвете, возле Узун-Агача появился отряд Колпаковского. Они открыли огонь из ружей и пушек и заставили султанов отступить. После этого, между Узун-Агачем и Кастеком происходило еще несколько стычек. Наконец, на местности, называемой курган Саурык батыра, появился Худояр-хан во главе своего войска. Отряд Колпаковского остановился, кокандцы, стреляя из ружей нападали до полудня. Когда сарбазы близко подошли к русским, Колпаковский приказал зарядить семь(?) орудий картечью и дал залп. После залпа кокандские сарбазы пали как бараны, пораженные болезнью топаланг (быстродействующая заразная болезнь при которой бараны после нескольких скачков падают и издыхают). Сарбазов было убито 700 человек, кроме того пало много конных джигитов. Потерпевший поражение Худояр-хан отступил и расположился ниже Кастека, на берегу речки Жирен-Айгыр. На рассвете следующего дня он послал все казахские и киргизские войска под начальством султанов Тайчика, Садыка и Ахмета против Верного. Миновав Узун-Агач, в местности называемой Каргалы они оставили «тяжелых» людей, а сами с отборными джигитами из казахов и киргизов в числе 500 человек, пройдя день и ночь, залегли в засаде около Верного. На другой день, рано утром, они произвели нападение на окрестности города и захватили в плен четырех русских мужчин и дочь одного крестьянина. К полудню они соединились с людьми, оставленными в урочище Каргалы и возвратились к Кастеку. Оказалось, что Худояр-хан их предал, его войско в тот же день ушло назад и что он послал их к Верному с хитростью, с расчетом, чтобы русское войско не погналось за оступавшими. Султаны нагнали его у речки Ыргайты-Каинды. Прибыв в Токмак, Худояр-хан занялся восстановлением крепости, а султаны вернулись в Туркестан. По возвращении из набега на Верный, братья-султаны разошлись в оценке произошедших событий: предвидя падение Кокандского ханства (800 русских победили 30000 кокандцев!), султаны Тайчик и Ахмет перешли на сторону России, а султан Садык решил продолжать борьбу до конца. Интересна дальнейшая судьба Садыка. Он воевал с русскими при взятии ими Туркестана, Ташкента, Коканда, Бухары, Самарканда, Хивы, затем бежал в Герат (Иран), затем в Кашгар, где власть принадлежала кокандцам. После разгрома китайцами мусульманского государства в Кашгаре и Аксу в 1877 г., раненый султан Садык перешел в пределы Киргизии подвластные русским в Ошском уезде, где был помилован. Теперь познакомимся с еще одной версией битвы при Узун- Агаче, изложенной в донесении генерала Гасфорта губернатору края от 10 ноября 1860 года. «Это одно из самых блестящих дел нашего оружия при первом движении в Среднюю Азию. Происходило 21 октября 1860 года. Под начальчством подполковника Колпаковского имелось три роты пехоты, четыре сотни казаков, два пеших батарейных орудия, четыре конных и два ракетных станка. Бой происходил на берегах речки Кара-Кастек. Сойдясь с армией Канагатшаха (Худояр-хана) Колпаковский, сознавая, что в войне с азиатами не столько необходима численность войска, сколько смелость и неожиданность атаки, выдвинул на пушечный выстрел артиллерию под начальством храброго штабс-капитана Василия Обуха (погиб при взятии Ташкента в октябре 1864 года).Под прикрытием стрелков и казаков приказал открыть огонь по многочисленным скопищам кокандцев. Удачное действие нашего артиллерийского и нарезного ружейного огня, на который кокандцы отвечали стрельбою из фальконетов и турок, заставило неприятеля, постепенно переходя с одной возвышенности на другую, отойти за реку Кара-Кастек. Во время этого отступления штабс-капитан Обух, ввезя быстро одно орудие и один ракетный станок на крутую сопку, нанес неприятельским колонам на близком расстоянии сильные поражения. Двинувшись вслед за отступавшими кокандцами, отряд перешел на левый берег Кара-Кастека и следовал вверх по долине этой реки, где Колпаковский намерен был дать небольшой отдых войскам. Между тем, скопища кокандцев, которых вначале было до 5 тысяч, постепенно усиливаясь, начали обходить наши войска с обоих флангов и даже появились с тыла. Таким образом, незначительный отряд наш был в этот момент боя окружен со всех сторон бесчисленными толпами неприятеля. Но и здесь, удачное действие нашей артиллерии по ближайшим неприятельским колонам и смелые атаки казаков под командою храброго есаула Бутакова, поддержанные пехотою, вновь рассеяли эти скопища, причем кокандцы во время поспешного отступления не поспевали подбирать трупы убитых. В продолжение времени этих действий появились со стороны нашего правого фланга две сильные неприятельские колоны, из коих одна, состоящая из пехоты, одетой в красные мундиры и в персидские черные с красным верхом шапки, заняв высоты, открыла огонь из фальконетов и турок. Когда отряд под прикрытием густой цепи стрелков был двинут для атаки этих высот, задняя цепь, выставленная для обеспечения отражения нападения с тыла, была атакована конными неприятельскими толпами. Но эта атака была вовремя отражена удачным действием артиллерии и казаков под начальством поручика Вранчевского. Цепь же, свернувшись в кучки и отбиваясь штыками, продолжала следовать за отрядом, двинутым для атаки высот. По достижении их, стрелки, наступавшие в голове отряда, под сильным неприятельским огнем немедленно выбили штыками засевших на хребте пеших кокандцев и захватили много брошенного бежавшими оружия, в том числе несколько турок большого калибра. В происшедшей здесь рукопашной схватке, офицеры, бывшие в цепи, одушевляя нижних чинов, в упор били кокандцев из своих револьверов. Подоспевшая артиллерия, произведя губительное действие в неприятельских рядах, довершила поражение этой колоны. Подобной участи подверглась и другая неприятельская колона из пеших сарбазов, с необыкновенной отвагой шедшая для атаки нашего правого фланга с распущенными знаменами, барабанным боем и звуком труб. При отражении этой колоны смело и удачно действовала артиллерия под командою поручика Курковского, после чего неприятель поспешно стал отступать на всех пунктах. Потери неприятеля в этом деле простираются до 1500 человек убитыми и ранеными. В бою неприятель, сверх ожидания, оказал весьма упорное сопротивление: атаки его были весьма настойчивы и он неоднократно, с остервенением бросался в рукопашную схватку». Такова официальная версия битвы. Обе версии Узунагачской битвы взяты из книги «Султаны Кенесара и Садык», написанной султаном Ахметом Кенесариным. Биографические очерки султанов обработаны для печати и снабжены примечаниями Е.Т. Смирнова. Книга издана Сыръ-Дарьинским областным комитетом в Ташкенте, в 1889 г. В 1992 году эта книга переиздана в Алма-Ате, издательством «Жалын». И, наконец, третья версия битвы, изложенная в учебнике для 9-го класса русских школ «История Казахстана», автор Ж.К.Касымбаев, Алматы, 1995 г. «Возведенное в 1859 году в пограничном районе Старшего жуза и Северного Кыргызстана укрепление Кастек, стало одним из опорных пунктов России в этом регионе. Отсюда начиналось продвижение войск через Чуйскую долину в сторону Шимкента и Ташкента. В 1860 году, отряд под командой полковника Циммермана зашел в Чуйскую долину. 26 августа был взят Токмак, а 4 сентября после пятидневной осады – Пишпек, один из главных центров власти Коканда. Несмотря на поражение, кокандский хан направил в сторону Верного два отряда с общей численностью 22 тысячи человек. Казахские правители разделились надвое: склонившиеся на сторону сына Кенесары султана Садыка боролись против русских войск, другие поддерживали царскую администрацию и были готовы противостоять кокондскому хану. В октябре 1860 года русские войска во главе с правителем Алатауского округа Колпаковским сразились с кокандскими отрядами. В трехдневном сражении (19-21 октября 1860 года) вблизи Узынагаша кокандские войска были разбиты. Кокандцы оставили на поле боя свыше 400 человек. Потери русской стороны: двое убитых и 32 раненых». Поражение кокандцев под Узун-Агачем имело решающее значение для стабилизации обстановки в этом районе. С этого времени, ни кокандцы, ни враждебная часть киргизов уже больше никогда не помышляли о серьезных наступательных действиях в этих местах. Казахи, наконец-то, после многовекового гнета и истребления то джунгарами, то кокандцами, смогли зажить спокойно, согласно своим обычаям и нравам. Продвижение на запад продолжалось. В октябре 1862 года русскими войсками вторично взят Пишпек. Интересным фактом является то, что уже в ноябре 1862 года было завершено строительство телеграфной линии Верный –Пишпек! В июне 1864 года взята Аулие-Ата (Джамбул, Тараз), 22 сентября – Чимкент, 17 июля 1865 года от кокандцев освобожден Ташкент. Крылья двух оборонительных линий – Сибирской и Сырдарьинской сомкнулись. По февральскому соглашению 1868 года казахские земли, ранее зависимые от Коканда, отошли к России и были подчинены Туркестанскому генерал-губернатору. Объединение всех земель казахов в одно целое завершилось. В честь битвы при Узун-Агаче и в память о погибших русских воинах, сложивших свои головы за освобождение казахского народа от кокандского ига, в 1885 году, в Верном была сооружена часовня, а в 1905 году, в селе Узын-Агач было построено первое в Семиреченском крае мемориальное сооружение – 20-ти метровый обелиск. Обелиск сложен из крупных блоков тесанного белого гранита и имеет форму высокой пирамиды. В настоящее время на вершине пирамиды установлен ржавый скрипящий флюгер в форме флага. Никакой мемориальной доски на обелиске нет. Памятник находится на самом высоком месте старого Узунагашского кладбища. Подъехать к нему можно с южной стороны, если свернуть с трассы Узун-Агач – Прудки сразу западнее базара.

Продолжателями культурных традиций сакских племен явились древние усуни. Усуньская культура не только сохранила лучшие традиции искусства саков, но и создала свои новые самобытные мотивы. В это время расцветает искусство обработки золота (зернь, инкрустация цветными камнями) – полихромный стиль. Прекрасным образцом древнеусуньского изобразительного и ювелирного искусства является знаменитая «каргалинская» диадема. Вот одно из первых описаний этой находки, сделанное (правда по фотографиям) ленинградским археологом А.Н. Бернштамом еще в декабре 1939 года. «В 1939 г. в правом ответвлении Каргалинского ущелья (Алма-Атинская обл.), близ урочища Мынг Ошакты на высоте 2300 м над ур.м., при случайных обстоятельствах, тов. Назаренко были найдены кости человека с набором золотых предметов в количестве около 300 штук. (Об этом сообщала газета «Казахстанская правда» от 27.ХI.1939 г. Вещи находятся в Центральном музее Казахстана). Скелет был найден в расщелине скалы в сильно потревоженном виде. К наиболее интересным предметам, найденным в погребении, относятся: 1) длинная золотая полоса из двух кусков общей длиною 35см, шириною 4.7см 2) два перстня со скульптурными изображениями двугорбых верблюдов. У одного перстня диаметр кольца 2,3 см, высота верблюда 1,4 см, длина 2,5 см у другого диаметр кольца 1,5 см, высота верблюда 1,5 см, длина 2 см. В обоих случаях верблюды даны в лежачей позе; 3) десять скульптурных изображений горных козлов-таутеке, вероятно бляшки, размером 2х2,4 см; 4) серьга, подтреугольной формы, изображающая мышь, грызущую человека, украшенная камнями в гнездовой инкрустации; 5) бляшки, инкрустированные камнями с ободками зерни; одна напоминающая формой распростертую фигуру птицы, размером 2,6х2,7 см, вторая крестовидная, размером 1,6х1,6 см Из других предметов отметим золотые пластинки, имитирующие древесный лист размером 2,7х2 см; шаровидные полые внутри пуговки в виде бубенцов, диаметром 1,6 и 0,9 см; длинный стерженек круглый в сечении с загнутыми концами, размером 10,5 см. Остальные находки представляют собой повторения указанных типов и не имеют никаких украшений. Из перечисленных объектов наибольший интерес представляет собой золотая пластина в виде прямоугольной полосы имеющей сверху и снизу гладкий бордюр шириною 0,4-0,5 см. В бордюре расположены парные дырочки для нашивания. Все внутреннее поле пластинки занято ажурным рисунком, выполненным, по всей вероятности, чеканом. Здесь, в весьма витиеватом растительном орнаменте, вплетены изображения зверей, птиц и человека, частью трактованных фантастически. Последовательно, слева направо, представлены: марал, стоя, с головою, повернутою назад; копытное животное без рогов, возможно самка марала в медленном шаге. Между этими изображениями летящая птица типа феникса. Далее, крылатый тигр, выступающий характерной кошачьей походкой с опущенным длинным хвостом. В то время, как первые два животных идут по земле, тигр ступает по растениям. На тигре сидит верхом человеческая фигура, покрытая оперением. На голове её нетрудно распознать кочевнический головной убор. Человек повернут в талии, голова в профиль обращена назад. Руками он держится за ветку дерева. Перед этой композицией представлено какое-то растение в виде гриба-постамента, на котором стоит крылатая лошадь. На этом пластинка обрывается. Вторая пластинка начинается с изображения дракона. Пасть дракона полуоткрыта, видны четко выработанные зубы. Ухо дракона прижато назад, длинная шея фигурно выгнута, туловище имеет оттянутые назад крылья, круп приподнят кверху. Дракон изображен в момент прыжка. Верхом на драконе изображен фантастический человек-птица, держащийся правой рукой за рог дракона. Над всадником изображена птица, которая как бы преследует его. Эта группа опять замыкается изображением крылатого коня на постаменте в виде гриба. Последняя группа изображений содержит: летящую птицу, козерога в быстром беге с тем же птице-человеком верхом, далее карабкающегося медведя с летящей птицей над ним; замыкает всю группу птицеподобный всадник с цветком в правой руке, сидящий на горном баране-архаре, идущем медленной поступью. Глаза животных на диадеме сделаны из светлого сердолика или альмандина. Тела животных имеют инкрустацию из бирюзы, укрепленную на известковой массе. Вся композиция на пластине делится на три равные части, разделенные изображениями стоящих коней. Не смотря на фантастический характер ряда изображений, животные переданы реалистично, с глубоким знанием характерных черт и повадок зверя. Особенно выразительны фигуры марала, медведя, мягкая кошачья поступь тигра, стремительный бег козерога». А.М. Бернштам отнес диадему к числу памятников искусства усуней, которых он считал тюркоязычными и датировал её в интервале от первого века до нашей эры до первого века нашей эры, а само захоронение считал шаманским погребением. Об этом свидетельствует обнаружение погребения в диком месте, в горах, в скалах, где нет ни следов поселений, ни родовых кладбищ в виде вытянутых в цепочку курганов. Но для таких мест, где обнаружено захоронение, обычны находки предметов культового порядка в том числе места скоплений наскальных рисунков. Вопрос остался открытым. В заключение А.М.Бернштам отмечает: «Следует вспомнить, что для Семиречья, где находки этого времени единичны и доселе были весьма невыразительны, настоящая коллекция имеет большое историко-культурное значение, выходящее далеко за пределы Семиречья и ставящее каргалинские находки в ряд лучших мировых образцов культуры». А вот вам еще одна версия этой достопримечательности (скорее загадки?!) нашего ущелья в интерпретации местного краеведа В.В.Сараева и энциклопедии «Алма-Ата». Мынг Ошакты - это правый приток реки Узун -Каргалы, называемый Ерменсай. Осенью 1939 года, в этом ущелье, местными охотниками Н.Есиповым и А. Назаренко, в расщелине скалы типа обвальной пещеры был обнаружен клад, который они раскапывали дважды. Клад был сдан соответствующим органам, после чего парней еще долго «таскали». По данным Центрального Государственного музея республики Казахстан, клад состоял из предметов, вероятно когда-то извлеченных из погребения жрицы. Найденные предметы датируются II в. до н.э. - I в. н.э. По месту находки - ущелью Каргалы - они получили название "Каргалинский клад". Наиболее интересной находкой в погребении жрицы является золотая диадема, служившая украшением ритуального головного убора. Сохранилось два боковых фрагмента диадемы, центральная же часть ее отсутствует. Вероятно, изображения на диадеме - птицы, звери, фантастические мужские и женские персонажи - отражают шаманистические представления о высших божествах "неба" и "земли". Каргалинская женщина, судя по ее атрибутам, считалась наделенной сверхъестественными способностями и знаниями и исполняла в обществе роль божественной вестницы. В настоящее время в музейной коллекции хранится 370 золотых украшений из этого клада. В Фабричном же до сих пор бытуют различные версии и легенды по поводу клада, но правда, вероятно, канула в архивах НКВД, ведь шел 1939 год!

Сделал Дусанов Жандос!